Версия смерти «Серафима» Саровского (в миру Про́хор Иси́дорович Мошни́н) от табака, как она была опубликована в одном из дореволюционных белокриницких журналов «Старообрядец», 1906 год:

Смерть от табаку для монашествующих господствующей церкви стала не только не позорной, но прямо-таки священной после того, как о. Серафим саровский подобно о. Иосифу скончавшийся от курения табаку, причтен к лику святых. Что о. Серафим скончался от этой причины, это общеизвестное предание, существующее в окрестностях Сарова и других местах и подтверждаемое обстоятельствами его смерти, которыя описаны в его различных «Житиях».

Дело было, как гласит предение, так.

О. Серафим был страстный курильщик, что в монастырях правительственной церкви и доселе считается делом не только негрешным, но и дозволительным. Рано утром 2 января 1833 года, о. Серафим, как привычный табачник, закурил трубку, лежа на холстах, которых у него были целыя кучи и в кельи и в сенях. Зедремал ли он или затянулся сильно и впал в безпамятство, но трубка вывалилась изо рта, холсты затлелись и Серафим задохся. Когда увидали дым из его кельи и прибежали, он был уже мертв. Но сказать правду, что он умер от табаку, считали делом позорным; решили пустить слух, которому могут поверить разве только дети, будто он умер стоя на коленях и в таком положении нашли его тотчас после смерти, а холсты и другия вещи тлелись будто от свечи или от нагара.

Этот слух и помещен в житиях о. Серафима, как достоверный факт.

В одном из них читаем, например, следующее: «Втораго числа, часу в шестом утра, брат Павел, выйдя из своей келии к ранней литургии, почувствовал в сенях близ келии о. Серафима запах дыма. Сотворив обычную молитву, он постучал в дверь о. Серафима, но дверь изнутри была заперта крючком, и ответа на молитву не последовало. Он вышел на крыльцо и заметив в темноте проходивших в церковь иноков, сказал им: «Отцы и братия! Слышен сильный дымный запах. Не горит ли что около нас? Старец, верно, ушел в пустыню». Тут один из проходивших, послушник Аникита, бросился к келии о. Серафима и, почувствовав, что она заперта, усиленным толчком сорвал ее с внутренняго крючка. Многия христиане по усердию приносили к о. Серафиму разныя холщевыя вещи. Эти вещи вместе с книгами лежали в этот раз на скамье в безпорядке близ двери. Оне-то тлели, вероятно, от свечного нагара, или от упавшей свечи, подсвечник которой тут-же стоял. Огня не было, а тлели только вещи и некоторыя книги. На дворе было темно, чуть брезжилось; в келии о. Серафима света не было, самого старца также не видно было и не слышно. Думали, что он отдыхает от ночных подвигов, и в этих мыслях пришедшие толпились у келии. В сенях произошло небольшое замешательство. Некоторыя из братии бросились за снегом и погасили тлевшия вещи... Брат Павел и послушник Аникита, желая удостовериться, не отдыхает ли старец, в темноте начали ощупывать небольшое пространство его келии и нашли его самого, стоящего на коленях в молитве (?) (выделение в оригинальной статье), со сложенными крестообразно руками. Он был мертв»

(жит. препод. Сераф. Сар. чудотв. сост. архим. Сераф. Чичагов; изд. Спб. 1903 г., стр. 90-91).

Хоть бы уж врали-то складно эти г-да жизнеописатели. Серафим умер и «стоит на коленях со сложенными крестообразно руками». Как может мертвый стоять, да еще и руки иметь сложенными крестообразно? Удивительно!

Труп человека тотчас после смерти делается неспособным не только стоять, но даже держать нижнюю челюсть, которая у живого человека держится сама без всякаго усилия.

А тут: умер и стоит. И не то удивительно, что врут так смело, но то удивительно, что верят такому несуразному вранью.

Если защитники о. Сеорафима скажут, что это чудесное событие, что его тело так было исполнено благодати, что и после смерти могло стоять, то спрашивается, как же оно могло сгнить, что удостоверено официально и притом синодом? Если благодать Божия могла сохранить его, чтобы оно не повалилось на пол, тем более сохранила бы от тления. И почему же еще не могла сохранить, чтобы его келья тотчас после смерти его не горела? 

В «житии» говорится еще, что собравшиеся у кельи о. Серафима «думали, что он отдыхает», что монах «Павел и послушник Аникита, желая удостовериться, не отдыхает ли старец»... Значит, все знали, что он в это время не молился, а отдыхал; и отдыхая, курил.

Подозрительным представляется и то, почему дверь в это время у него оказалась запертой?

Не потому ли о. Серафим заперся, чтобы кто не застал его курящим и не соблазнился бы?

Если кто возразит, что он затворился, чтобы не видели его молящимся, то само «Житие» опровергает такое неосновательное предположение, говоря: «Келейная дверь у него (Серафима) была открыта, всякий мог придти к нему, видеть его; старец не стеснялся присутствием других в своих духовных занятиях» (жит. препод. Серафима; соч. архим. Сераф. Чичагова, стр. 35, изд. 1903г.)

Итак, о. Серафим присутствием других не стеснялся в духовных занятиях, из которых главнейшее есть молитва, и потому дверь у него в это время была открыта – не заперта, а стеснялся он только в плотских занятиях и удовольствиях, из которых главнейшее для него было курение табаку.

Вообще, все обстоятельства смерти о. Серафима ясно говорят, что он скончался от курения табаку: внезапность его кончины без всякой предшествующей болезни, запертая извнутри дверь в момент его смерти, пожар внутри кельи, начавшийся тотчас после его кончины, неправдоподобность показаний захвативших его вскоре после смерти, будто он стоял на коленях, - все свидетельствует о том, что смерть о. Серафима последовала от какой-то необычной и зазорной причины и именно от курения табаку.

Недаром же в некоторых «Житиях» о. Серафима опускается то обстоятельство, что при кончине его произошел пожар: явный знак, что оно напоминает что-то постыдное, бывшее виною смерти о. Серафима. Не даром же некоторые пишут, будто Серафим даже предсказал, что кончина его откроется пожаром: значит из этого неблагополучнаго обстоятельства хотят сделать что-то священное, хотят что-то скрыть, значит было тут что-то неладное, что требуется замять, загладить. Не даром же и поговорка существует, особенно среди простого народа: "о. Серафим курил табак, - и спасся, значит, табак курить можно". Такова мораль, таково нравственное правило, выводимое из прославления угодников новейших типов.