Выступление 19 сентября на конференции "Глобальное пространство радикальной солидарности" в Берлине (организатор - Фонд Р. Люксембург)

Циммервальдская конференция – поучительная история, если держать в голове упадок социалистического движения в начале XXI века. В 1915 г. положение сторонников социализма также было печальным – Интернационал был расколот, его лидеры предали принципы интернационализма, левые интернационалисты были политическими аутсайдерами. Именно такие аутсайдеры В. Ленин, Г. Зиновьев, П. Аксельрод, Ю. Мартов, Л. Троцкий, Г. Ледебур, В. Коларов, Х. Раковский, М. Натансон, В. Чернов, Я. Берзин и другие собрались на Циммервальдскую конференцию 5-8 сентября 1915 г. Да, они собрались на обочине политической жизни того времени. Но мы знаем эти громкие имена – всего через два года начнется эпоха расцвета их политики. Им удалось выдвинуть принципы, которые вскоре стали определять мировую повестку дня: мир без аннексий и контрибуций, самоопределение народов. Тогда это был план скорейшего прекращения войны «вничью», где выигравшими оказались бы не империи, а народы. И сегодня эти принципы важны для поиска путей разрешения международных кризисов.

Как получилось, что позиция политических маргиналов стала основной международной повестки дня? И почему среди циммервальдийцев борьбу за лидерство выиграли большевики?

Компромисс либералов

Часть ответа очевидна - это Российская революция, начавшаяся в 1917 году. Но это только часть ответа – ведь революция была шансом для всех. И сначала повестку формировали либералы. Но для них мир без аннексий был синонимом провала внешней политик – за что же тогда сражались?

Но революция не ограничилась либеральной «сильной рокировочкой», она пошла вглубь, и цензовым элитам пришлось договариваться с левыми разночинцами, за которыми шли массы. Революция создала органы самоорганизации масс, оказавшиеся под контролем социалистов – социал-демократов-меньшевиков и эсеров. Формально большинство и тех, и других поддерживало принципы Циммервальда. Взбаламученные массы плохо представляли себе, что такое социализм, но они жаждали земли, хлеба и мира. А мир казался верным путем к нормальной жизни.

Советы относились к либеральному новому правительству холодно, как к меньшему из зол. Социалисты требовали, чтобы правительство согласовывало с ними не только во внутреннюю, но и во внешнюю политику. Они настаивали, что патовая ситуация на фронте могла разрешиться либо победой одной из сторон (но за многие годы никто решительного успеха не достиг, не было надежды прорвать немецкий фронт и в будущем), либо всеобщим истощением (то есть новыми бедствиями для трудящихся), либо компромиссным миром. Чтобы революционная Россия могла взять на себя инициативу заключения всеобщего мира, она должна была первой отказаться от территориальных и имущественных претензий к Германии, Австро-Венгрии и Османской империи. Но пришедшие к власти либералы были настроены весьма воинственно, надеясь «получить свое» – поучаствовать в разделе Австро-Венгрии и Османской империи, получить компенсацию с противников за издержки войны. А пока продолжалась политика, нацеленная на аннексии и получение контрибуции с противника, достичь мирного компромисса было невозможно.

11 марта министр иностранных дел и лидер либеральной партии Конституционных демократов (кадетов) П. Милюков, выступая перед дипломатическим корпусом, подтвердил стремление России вести войну до «победы». Значит, новое правительство не собирается искать компромиссного мира без аннексий и контрибуций. 22 марта Милюков разъяснил свою мысль: Россия стремится приобрести Константинополь и проливы, но это – не «захватные тенденции», ведь Турция когда-то тоже захватила эти земли . Так можно оправдать любые аннексии, поскольку почти каждая территория были когда-то кем-то завоевана. Мнение лидера разделяло большинство кадетов .

14 марта в ответ на заявление Милюкова Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов принял свою декларацию по вопросам войны и мира – воззвание «К народам мира». Исходя из принципов Циммервальдской конференции, воззвание провозглашало, что российская демократия «будет всеми мерами противодействовать захватной политике своих господствующих классов, и она призывает народы Европы к совместным решительным выступлениям в пользу мира» . Для этого трудящиеся Германии и Австро-Венгрии должны свергнуть свое самодержавие по примеру России.

Но верность принципам Циммервальда в понимании социалистов-центристов не исключало обороны своего государства, революционного оборончества. «Все вы отлично понимаете, что если внешний враг одолеет Россию, он прежде всего поспешит отнять у нас нашу свободу, расправиться с нею и, значит, вновь ввергнуть страну в вековые бедствия. Я поэтому думаю, что никто не скажет: надо дать врагу возможность прийти к нам и предписывать нам свои законы. Я уверена, мы не желаем аннексий» , – говорила Е. Брешко-Брешковская делегатам совещания Советов, и эти слова были встречены аплодисментами. Ей вторил председатель совещания Н. Чхеидзе: «мы идем со всеми теми, кто выступает с решительным требованием перед всеми правительствами и перед буржуазными и капиталистическими кликами, чтобы правительства и эти клики немедленно отказались от всяких завоевательных и аннексионистских задач. (Рукоплескания.) Это первый шаг, товарищи, к следующему шагу – чтобы правительства всех воюющих стран приступили немедленно к пересмотру своих договоров» . А до этого нужно оборонять свою родину.

Даже лидер правого крыла партии большевиков Л. Каменев, призывая к «превращению русской национальной революции в пролог восстания всех народов, всех воюющих стран против молоха империализма», все же проявил готовность к условной поддержке Временного правительства: «мы приветствуем отказ нашего правительства от аннексий и завоеваний», хотя одних заявлений и недостаточно . Меньшевик И. Церетели в ответ попросил Каменева «объяснить, как конкретно он объясняет свое заявление, как конкретно можно поднять бунт пролетариев всех стран против правящих классов». Ведь призывы к немецким солдатам свергнуть «своего кайзера Вильгельма» были, но ни к чему не привели. А пока Вильгельм сидит на троне, а Либкнехт в тюрьме – остается воевать, напрягая все силы . Но дело было не только в Вильгельме, но и в Антанте: «Если мы вступим в мирные переговоры с Германией помимо союзников, то этим мы добровольно отдадим наше могучее оружие и приступим к таким действиям, которые ни революционной России, ни Интернационалу ничего, кроме позора не готовят» .

Но большевики требовали, чтобы правительство ясно заявило о намерениях заключить демократический мир, и в этом их поддерживали делегаты от солдат, также требовавшие конкретных мер по достижению мира. В итоговой резолюции совещания Советов, которую составил Церетели, говорилось, что «каждый народ обеих коалиций должен настоять, чтобы его правительство добивалось от своих союзников общего отказа от завоеваний и контрибуций. Со своей стороны Исполнительный комитет подтверждает необходимость переговоров Временного правительства с союзниками для выработки соглашения в указанном смысле» . Таким образом, социалисты, в том числе и гораздо правее большевиков, искали возможность выйти из тупика безысходной позиционной войны.

Немедленное начало переговоров о мире в условиях, когда Германия и Австро-Венгрия находились в тяжелом социальном положении, не было утопией. А перемирие открывало возможность для снятия части проблем, вызванных войной, стабилизации Временного правительства весной 1917 г.

Но существовало два серьезных препятствия для такого решения: шовинизм кадетов и более правых российских кругов и нежелание Антанты идти на мирные переговоры в условиях, когда 6 апреля в войну вступили США. Именно в тот момент, когда принципы Циммервальда были официально озвучены на высоком политическом уровне, руководство Антанты почувствовало запах предстоящей победы.

Оба этих препятствия могли быть преодолены, если бы социалисты взяли решительный курс на мир – отказавшись от сотрудничества с кадетами в правительстве и требуя от Антанты немедленного согласия на мирные переговоры на демократических условиях под угрозой в случае отказа начать эти переговоры сепаратно. Это в дальнейшем и сделали большевики, но уже в гораздо худших условиях, когда неспособность русской армии воевать стала очевидна в том числе и немцам.

Умеренные социалисты весной 1917 г. не были готовы действовать решительно, но даже они были возмущены демонстративным шовинизмом Милюкова.

Роль ангела мира взял на себя единственный социалист в правительстве А. Керенский, который явился в Петросовет и подтвердил, что Временное правительство отказывается от аннексий. Выступление Керенского вызвало овацию, его подхватили на руки на стуле. Выступая за мир без аннексий, Керенский хотел опереться на авторитет Петросовета в продавливании этой своей позиции во внутриправительственной борьбе.

Либеральное большинство правительства понимало важность сохранения хороших отношений с Советом, и пошло на уступки Керенскому вопреки политике Милюкова. В Декларации Временного правительства о целях войны 27 марта говорилось: «Предоставляя воле народа в тесном единении с нашими союзниками окончательно разрешить все вопросы, связанные с мировой войной и ее окончанием, Временное правительство считает своим правом и долгом ныне же заявить, что цель свободной России – не господство над другими народами, не отнятие у них национального достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов» . Это означало, что Временное правительство отказывается от мечты шовинистов (включая Милюкова) водрузить русский флаг над Дарданеллами. Однако по настоянию кадета Ф. Кокошкина были вставлены слова о соблюдении обязательств перед союзниками. Это поставило согласование заявления с социалистами на грань срыва – ведь сами обязательства содержались в секретных договорах. Делегаты Совета не могли подписаться под тем, что не видели. Эта проблема разрешилась только после победы большевиков, которые просто опубликовали секретные договоры Российской империи.

В марте 1917 г. социалисты решили, что могут толковать двусмысленные формулы документа в свою пользу. Этот компромисс продержался меньше месяца. Милюков тоже толковал заявление по-своему, считая захват проливов их освобождением от турецкого гнета. Он был готов поставить левых перед фактом, игнорируя их требования. В апреле Милюков убеждал главнокомандующего генерала Алексеева в необходимости провести десантную операцию по захвату проливов , что означало бы новый виток войны. И много лет спустя Милюков был уверен, что Черноморский флот «мечтал о походе на Константинополь» .

Представители Петросовета потребовали довести до союзников Декларацию 27 марта в официальном порядке. Правительство поручило это Милюкову, который не был согласен с Декларацией.

В этих условиях Милюков решил, что нужно прокомментировать Декларацию 27 марта в официальной ноте к союзникам. Нота, подготовленная Милюковым и после обсуждения принятая правительством, вышла за рамки самой Декларации – в ней говорилось о войне до победы (что исключало быстрый компромиссный мир), после которой «демократические государства» (то есть Антанта) введут «санкции», способные предотвратить новую войну. Понятно, что санкции будут введены против побежденных Германии и Австро-Венгрии. Нота Милюкова была принята 18 апреля, но опубликована 20 апреля, через два дня после первомайских демонстраций, где господствовало циммервальдское, миротворческое понимание задач внешней политики.

Однако задержка с публикацией ноты не помогла избежать конфликта – социалисты почувствовали себя обманутыми и не позволили поставить себя перед фактом изменения внешнеполитической линии правительства в сторону империализма. 20 апреля они организовали массовую демонстрацию солдат и рабочих против «ноты Милюкова». При этом солдат Финляндского полка на демонстрацию против ноты Милюкова вывел прапорщик Ф. Линде, весьма далекий от большевизма член Исполкома Совета, который войдет в историю как социал-патриот и сторонник наступления против немцев в июне 1917 года. Но в апреле нота Милюкова возмутила даже такого социал-патриота. Как писал революционный оборонец В. Войтинский, «сила «революционного оборончества» была в том, что оно формулировало новые цели войны (защита революции, приближение всеобщего мира)» .

Произошли столкновения между противниками и сторонниками Милюкова, которые дрались и рвали знамена друг друга. 21 апреля рабочие Выборского района с оружием вышли на Невский (проигнорировав призывы Чхеидзе повернуть назад). Здесь произошла перестрелка, были раненые.

21 апреля командующий Петроградским военным округом Л. Корнилов по приказу военного министра А. Гучкова попытался вызвать на Дворцовую площадь две батареи Михайловского артиллерийского училища, но собрание солдат и офицеров постановило не давать ему орудий. Стало ясно, что правительство не может подавить волнения, и либералам придется договариваться с социалистами.

Большевики тоже приняли участие в демонстрациях, поскольку нота подтвердила их обличения Временного правительства, но не играли в этих событиях роли лидера. Позиция большевиков претерпевала эволюцию. Если на второй Циммервальдской конференции в Кинтале Ленин выступал за превращение войны империалистической в войну гражданскую, то теперь он уже не был адептом гражданской войны – ситуация изменилась. Если удалось бы создать широкую коалицию левых сил, ответственную перед Советами, то и гражданская война ни к чему.

22 апреля правительство выступило с разъяснениями злополучной ноты: мол, под «санкциями» имелись в виду пацифистские меры – международный трибунал и ограничение вооружений (вообще-то такие меры не называются санкциями). Правые социалисты добились того, что Исполком Совета признал эти разъяснения удовлетворительными. Но стало очевидным, что лидерство Милюкова в правительстве ведет к конфронтации и, возможно, гражданской войне. Гучкову и Милюкову пришлось уйти в отставку. Правительство было реорганизовано, и 5 мая в него вошли социалисты, включая лидера эсеров циммервальдийца В. Чернова. А. Керенский стал военным министром. Министерство иностранных дел возглавил умеренный либерал М. Терещенко.

Попытка либералов обмануть циммервальдийцев формальными речами, но на деле сохранить верность политике Антанты, привела к падению влияния либералов в российской революции.

Компромисс социалистов

Новое правительство 6 мая опубликовало программу, основа которой была написана социалистами, но согласована с кадетами. Она предполагала борьбу за скорейшее заключение мира без аннексий и контрибуций (но при условии, что этот мир не будет сепаратным), «укрепление начал демократизации армии (но также использование ее в наступательных действиях). Это был компромисс между принципами и реальной политикой, которая убивала эти принципы. Большинство эсеров и меньшевиков искренне стремились к миру без аннексий и контрибуций, к самоопределению народов, политическому федерализму, демократии, но считали, что все эти светлые идеи можно реализовать позднее, когда созреют условия. Когда Германия запросит мира. А пока делать нечего – нужно воевать, не раздражая партнеров по Антанте пацифисткой агитацией.

Взяв на себя правительственную ответственность, социалисты должны были заняться практической организацией ведения войны. Здесь были возможны два пути: либо перемирие де факто (противник, учитывая тяжелую ситуацию на других фронтах, не очень беспокоил российскую армию), либо помощь союзникам, нанесение удара по врагу. Циммервальдийская логика диктовала первое, Керенский избрал второе. Причин было несколько: при бездействии армия разлагалась, союзники давили на Россию, требуя выполнять долг и связывая с этим продолжение поддержки правительства, даже небольшая победа могла повысить престиж правительства и стабилизировать политическую ситуацию. Но циммервальдийцы оказались правы – к середине 1917 г. российская армия не была способна даже на небольшую победу, большинство солдат не видели смысла проливать кровь в бессмысленных сражениях.

Россия не претендовала на захваты новых территорий, а значит, ей не было никакого смысла проводить наступательные операции. Тем более что уже «Брусиловский прорыв» показал: каковы бы ни были успехи, русская армия не в состоянии разрушить фронт даже Австро-Венгрии. Частичные успехи, оплаченные сотнями тысяч жизней, принципиально не меняют положение на фронтах. Следовательно, нужно не омывать кровью окопы противника, а искать пути ко всеобщему миру. Эта работа велась в Стокгольме, где социалисты разных стран и направлений готовили международную конференцию, призванную предложить демократические условия мира. I Съезд советов рабочих и солдатских депутатов направил в Стокгольм свою делегацию, а государства Антанты отказались выдавать загранпаспорта своим социал-демократам. В итоге конференцию в Стокгольме 18-25 сентября провели только циммервальдийцы, и её резонанс был не велик. Организаторы «большой» конференции 10 октября предложили свой проект мира, также основанный на принципе отказа от аннексий и контрибуций. Он предполагал также расширение территориальной автономии, культурную свободу народов, международный арбитраж, отказ от милитаризма и протекционизма .

Как и предупреждали интернационалисты, наступление 18 июня не достигло поставленных целей, а 6 июля противник перешел в контрнаступление и обратил в бегство российскую армию. Провал наступления стал крахом надежд Керенского укрепить авторитет правительства с помощью победы (что не помешало ему вскоре занять пост председателя правительства). Пришлось срочно искать, на кого переложить ответственность за провал, и здесь очень удачно случились волнения в Петрограде 3–4 июля. По легенде, распространенной сторонниками правительства, большевики решили организовать диверсию в тылу наступающей армии и тем сорвали удар. Но войска Петроградского гарнизона, принявшие участие в волнениях, никак не могли переломить ситуацию и спасти Юго-Западный фронт от поражения .

Казалось, Керенский обыграл левых радикалов. Однако большевики с их критикой наступления превратились в главных миротворцев страны, их радикальная социальная программа удачно дополнялась революционным пацифизмом, требованием немедленного перемирия, которое либо заставит партнеров по Антанте включиться в переговоры о мире, либо приведет к сепаратному выходу России из империалистической войны на условиях мира без аннексий и контрибуций. Сочетание социального радикализма и революционного пацифизма в условиях осени 1917 г. способствовало восстановлению сил большевизма после июльского поражения. Более того – именно революционный пацифизм стал ключом к победе большевиков и присоединившихся к ним межрайонцев в борьбе за власть.

Большевизации воинских частей, столь важной для успеха Октябрьского переворота, способствовал провал военной реформы военного министра А. Верховского, который занял этот пост 12 сентября. Он был близок по взглядам к эсерам и выдвигал радикальную программу изменения военной политики. Она заключалась в том, чтобы резко, с 10 до 5 млн, сократить армию и таким образом сэкономить продовольствие для снабжения городов и улучшить качество войск – предполагалось оставить на фронте более боеспособные части и более молодых солдат. Если сокращение армии спровоцирует наступление немцев, Верховский не исключал перехода к маневренной войне, что во всяком случае положило бы конец затхлой окопной жизни. Верховский выступал за чистку командных кадров, которая позволит продвинуть наверх молодых офицеров, назначая командовать полками инициативных капитанов, а батальонами – даже прапорщиков . Эти идеи не встретили поддержки Керенского, который сохранил за собой пост главнокомандующего. Керенский вообще быстро разочаровался в Верховском, назвав его «Корниловым слева», а Верховский стал апеллировать к Центральному исполнительному комитету Советов через голову Керенского .

Проверкой боеспособности армии и флота осенью 1917 г. стало Моонзундское сражение 29 сентября – 7 октября. Немцы вторглись на Моонзундские острова и в Рижский залив. Распропагандированный левыми Балтийский флот оказал неожиданно серьезное сопротивление немцам. «Войсковая же масса просто и без затей отказалась сражаться».

Верховский пришел к выводу, что дальнейшее ведение войны невозможно, и стал настаивать, чтобы правительство выступило с инициативой мирных переговоров (заодно перехватив это требование у большевиков).

Но Керенский и Терещенко считали это невозможным. К тому же Терещенко, подобно Троцкому во время мирных переговоров Бресте в 1918 г., надеялся, что «не сегодня-завтра Центральные державы рухнут…» . Тем не менее, они были готовы выдвигать требования демократического мира публично (даже не считая их реальными). Чтобы умиротворить ЦИК, Временное правительство согласилось направить на предстоящую конференцию союзников в Париж не только Терещенко, но и представителя ЦИК М. Скобелева. 5 октября ЦИК подготовил для своего «комиссара демократии» инструкцию, своего рода наказ, в целом соответствующий идеям организаторов Стокгольмской конференции, включая решение плебисцитами судьбы османской Армении, Эльзаса и Лотарингии, спорных областей на Балканах и в итальянской части Австро-Венгрии. Документ был хотя и несколько однобоким (если судьбу «турецкой» Армении должен был решить плебисцит, то «российская» Армения не упоминалась), но все же не вполне проантантовский. Предлагалось самоопределение Польши, Литвы и Латвии, возвращение германских колоний, создание фонда для восстановления разрушенных областей (не за счет одной из сторон). Поддержал ЦИК и идею президента США В. Вильсона о создании Лиги мира (будущей Лиги наций) . В этой программе бросается в глаза попытка выдвигать не принципы, а некие конкретные территориальные предложения, которые члены и эксперты ЦИК считали компромиссными. Хотя очевидно, что до поиска конкретных компромиссов было еще далеко, а если бы представители союзников в Париже и согласились бы предлагать Германии условия мира, то линия «компромисса» неизбежно сдвинулась бы в сторону требований Антанты. Это обрекало саму идею на неудачу, так что страсти в ЦИК в канун миссии Скобелева кипели зря – детализация была преждевременной. Его задача заключалась прежде всего в отстаивании самого принципа мира без аннексий и контрибуций, который среди руководителей Антанты не встречал понимания.

Не встречали они понимания и у Временного правительства. Выступая 12 октября в комиссии по иностранным делам Предпарламента, Терещенко сформулировал основные условия мира, приемлемого с точки зрения правительства для России. Они исключали создание новых независимых государств на Балтике, предполагали доступ России в Средиземное море (возможно – на основе договора с Османской империей, что ущемляло её суверенитет над проливами), экономическую независимость от Германии. Но Терещенко охладил пыл тех, кто надеялся, что Скобелев примет участие у обсуждении условий мира – ничего такого в Париже не планировалось. Никто не собирается заключать «мир вничью», от которого пострадают наиболее слабые и пострадавшие от разрушений страны. И вообще, для приемлемого мира нужно продемонстрировать «активность армии» .

А вот с этим как раз были нелады, о чем правительство неустанно предупреждал военный министр Верховский. Сил не было ни для внешнего сопротивления, ни для внутреннего. Министр требовал скорейшего заключения мира, даже сепаратного. 19 октября Верховский снова попросил об отставке, заявив, что никто не заступится за Временное правительство, продолжающее войну, что на сторону большевиков перейдут части, которые будут вызваны с фронта на помощь Керенскому.

В отношении Германии Верховский не являлся капитулянтом, его позиция была близка в этом вопросе к последующей тактике большевиков. Он рассчитывал, что заключение мира потребует значительного времени и можно будет воспользоваться паузой для наведения порядка в более компактной армии . 20 октября Верховский высказал свои взгляды на объединенном заседании комиссий Предпарламента по военным и иностранным делам. Верховский заявил, что власть командного состава расшатана и сводится к уговариванию. «Но никакие убеждения не в состоянии подействовать на людей, не понимающих, ради чего они идут на смерть и лишения… Указанные объективные данные заставляют прямо и откровенно признать, что воевать мы не можем». Поэтому необходимо немедленно добиться согласия союзников «на прекращение этой истощающей войны, нужной только им, но для нас не представляющей никакого интереса» . Газеты «Общее дело» и «Живое слово» опубликовали сообщения о выступлении Верховского, исказив их в сторону еще большего «капитулянтства». Пропаганда министра, таким образом, вышла за пределы правительственных стен, и 22 октября Керенский отправил его в отпуск «по состоянию здоровья». Однако выступление Верховского повлияло на позицию руководителей Предпарламента, который во время Октябрьского переворота выступит с запоздалым миротворческим заявлением.

Попытка Верховского была последним шансом правительства перехватить у большевиков пацифистские лозунги. Провал этой попытки способствовал успеху Октябрьского переворота.

Компромисс большевиков

На II съезде Советов, который был политической основой переворота, 26 октября с докладом о мире выступил Ленин. В предложенном Лениным и принятом съездом «Декрете о мире» говорилось: «Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24–25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире.

Справедливым или демократическим миром, которого жаждет подавляющее большинство истощенных, измученных и истерзанных войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран, — миром, которого самым определенным и настойчивым образом требовали русские рабочие и крестьяне после свержения царской монархии, — таким миром правительство считает немедленный мир без аннексий (т.е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций» .

Учитывая обилие двойных толкований этого лозунга, Ленин разъяснил его дополнительно: «Под аннексией или захватом чужих земель правительство понимает, сообразно правовому сознанию демократии вообще и трудящихся классов в особенности, всякое присоединение к большому или сильному государству малой или слабой народности без точно, ясно и добровольно выраженного согласия и желания этой народности, независимо от того, когда это насильственное присоединение совершено, независимо также от того, насколько развитой или отсталой является насильственно присоединяемая или насильственно удерживаемая в границах данного государства нация. Независимо, наконец, от того, в Европе или в далеких заокеанских странах эта нация живет» . То есть в число аннексий включались не только возможные, но и уже совершившиеся в прошлом территориальные изменения, что предполагало практически всеобщую перекройку границ и распад империй. Таким образом, большевики выдвинули не просто условия мира, но принципы нового мироустройства.

Но и Ленин не был чужд компромиссам. Принципы принципами, но перемирие пока было важнее мира. При этом Ленин надеялся на поиск компромисса между выдвинутыми съездом радикальными принципами и традиционной дипломатией мировых держав, а также на мировое общественное мнение, перед лицом которого можно искать этот компромисс. Поэтому он настаивал на открытости переговоров:

«Вместе с тем правительство заявляет, что оно отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т.е. соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира, настаивая лишь на возможно более быстром предложении их какой бы то ни было воюющей страной и на полнейшей ясности, на безусловном исключении всякой двусмысленности и всякой тайны при предложении условий мира. Тайную дипломатию правительство отменяет, со своей стороны выражая твердое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом, приступая немедленно к полному опубликованию тайных договоров, подтвержденных или заключенных правительством помещиков и капиталистов с февраля по 25 октября 1917 г. Все содержание этих тайных договоров, поскольку оно направлено, как это в большинстве случаев бывало, к доставлению выгод и привилегий русским помещикам и капиталистам, к удержанию или увеличению аннексий великороссов, правительство объявляет безусловно и немедленно отмененным».

Это – предупредительный выстрел в сторону Антанты, потому что наиболее компрометирующие участников тайные договоры были заключены до февраля 1917 г. Если Антанта не откликнется на советскую инициативу – могут быть опубликованы и они. И тогда всем станет ясно, что не Антанте учить большевиков морали.

Советские предложения не являются предварительными, перемирие можно заключить прямо сейчас: «Правительство предлагает всем правительствам и народам всех воюющих стран немедленно заключить перемирие, причем со своей стороны считает желательным, чтобы это перемирие было заключено не меньше как на 3 месяца, т.е. на такой срок, в течение которого вполне возможно как завершение переговоров о мире с участием представителей всех без изъятия народностей или наций, втянутых в войну или вынужденных к участию в ней, так равно и созыв полномочных собраний народных представителей всех стран для окончательного утверждения условий мира» .

После голосования Съезд охватила эйфория, депутаты пели «Интернационал», а потом устроили овацию Ленину «как автору обращения и стойкому борцу и вождю рабоче-крестьянской победоносной революции» .

Правительство Германии и ее союзников отнеслось к декрету серьезно. 14 ноября 1917 г. германское верховное командование дало согласие на ведение официальных переговоров о мире с представителями советской власти.

Противник большевиков А. Будберг, командовавший корпусом на Северном фронте, писал в дневнике: «Новое правительство товарища Ленина разразилось декретом о немедленном мире, в другой обстановке над этим можно было бы только смеяться, но сейчас это гениальнейший ход для привлечения солдатских масс на свою сторону; я видел это по настроению в солдатских полках, которые сегодня объехал; телеграмма Ленина о немедленном перемирии на 3 месяца, а затем мире произвела везде колоссальное впечатление и вызвала бурную радость» .

Таким образом, циммервалдийская политика превратилась из смелой политической программы политических аутсайдеров, каковой была в 1915 г., в практическую политику огромного государства, которая была положена в основу российской позиции на переговорах в Бресте. То политическое течение, которые выразило эти принципы с наибольшей последовательностью и наименьшей компромиссностью – в той ситуации получало преимущество в борьбе за власть. Большевики воспользовались этим шансом. Вскоре стало ясно, что они были пацифистами на час, что в столкновении с реалиями мирных переговоров и борьбы за свое понимание социализма большевики могли отказаться от принципов Циммервальда.

Однако это не умаляет ценность принципов, скорее наоборот – они не несут ответственности за то, во что выродился большевистский проект. Ведь история Циммервальда – это опыт не только удачной борьбы за власть, но что важнее – возрождения популярности социалистической идеи, которая может выработать принципы, востребованные массами. В этом отношении социалистическому движению и сегодня нужен новый Циммервальд, новый проект борьбы за будущее планеты.