У Василия Шукшина есть необычайно актуальный рассказ «Чужие». Добрая половина его занимает выписка из книги о великом князе Алексее Александровиче Романове, который являлся дядей Николая Второго.

Эта выписка о представителе царской фамилии создает эффект дежавю, что хочется также ее полностью привести, но ограничусь кратким пересказом. С детства этот деятель был разгильдяем и повесой, но его продвигал царствующий отец Александр II по флотской линии вплоть до звания генерал-адмирала, курирующего весь русский флот. На этой должности Алексей, ничего не смысливший в морском деле, развернулся не на шутку и стал грабить казну, вместе с многочисленными друзьями и любовницами.

Контролировал все подряды по морскому ведомству, от которых со своими нахлебниками отщипывал не меньше половины. Из-за диких запросов мздоимцев перед Русско-Японской войной не состоялась покупка чилийских броненосцев, которые выкупила Япония.

Принимал он посетителей только после того, как тот или иной предприниматель заплатит крупную взятку его любовнице Балетте. В итоге довел флот до такого состояния, что «офицеры не умели командовать. Суда не имели морских карт. Пушки не стреляли. То и дело топили своих, либо нарывались на собственные мины».

Позорная для русских Цусима, поставила крест на карьере дяди Николая Второго: «Несколько часов японской пальбы достаточно было, чтобы от двадцатилетней воровской работы Алексея с компанией остались только щепки на волнах».

Его любовница Балетта с многомиллионным приданым уехала за границу, вскоре, после отставки к ней в Париж отправился и Алексей Александрович, где неуемно сорил деньгами, правда, непродолжительное время. В 1908 году он скончался «от случайной простуды».

Сейчас к представителям царской фамилии принято относиться с особым благоговением, над всеми ними нимбы старательно возводят, поэтому вдобавок приведем высказывание об Алексее Александровиче его двоюродного брата Александра Михайловича: «Светский человек с головы до ног, «le Beau Brummell», которого баловали женщины, Алексей Александрович много путешествовал. Одна мысль о возможности провести год вдали от Парижа заставила бы его подать в отставку. Но он состоял на государственной службе и занимал должность не более не менее, как адмирала Российского Императорского флота. Трудно было себе представить более скромные познания, которые были по морским делам у этого адмирала могущественной державы. Одно только упоминание о современных преобразованиях в военном флоте вызывало болезненную гримасу на его красивом лице. <…> Это беззаботное существование было омрачено, однако, трагедией: несмотря на все признаки приближающейся войны с Японией, генерал-адмирал продолжал свои празднества и, проснувшись в одно прекрасное утро, узнал, что наш флот потерпел позорное поражение в битве с современными дредноутами Микадо. После этого Великий Князь подал в отставку и вскоре скончался».

Подобная поведенческая модель очень распространена в России, особенно, когда формируются закрытые касты, когда власть становится вещью в себе. Это определенный вестник лихолетья: кто-то кутит, обкрадывает и прожигает, а корабли уже в щепки или страна по швам. Шукшин называет этих людей «чужими». Подобных «чужаков» чрезвычайно много и сейчас, когда сформировалась и окончательно цементируется новая «элита», когда производится гигантское разделение общества на тех, кто спину гнет или жизни свои отдает и тех, кто в парижах кутит или обирает Россию до нитки, чтобы в этих самых парижах оказаться. Условные парижы сейчас необычайно притягательны.

Но есть и родня, свои. Шукшин приводит в пример деревенского пастуха, дядю Емельяна, который в молодости прошел Русско-Японскую, сопоставляет этих «детей одного народа»: «бездарного генерал-адмирала» и бывшего матроса. Вывод прост: и на том свете им не о чем поговорить, они чужды друг другу на «веки вечные».