Это произведение - одно из немногих произведений нашего советского периода, в котором мы не видим прямой связи с военной тематикой, и даже практически не ощущаем атмосферы послевоенного времени. В этом произведении несколько персонажей, обладающих настолько яркими образами, что мы постараемся проанализировать образ ключевых.

Отличительной особенностью «Журбиных», достаточно ярко проявляющейся на фоне других произведений, объединенных темой труда, является образ семьи, нарушающий жанровый канон 20х – 30х годов, обозначавший антитезу «большой мир - малый мир», при этом, под «малым миром» канонического текста подразумевается патриархальная модель семьи, с «домостроевским» женским сознанием. В жанровом каноне мы видим, как «малый патриархальный мир» противостоит « большому миру». Однако, в «Журбиных» подобного противостояния не только не наблюдается, но даже напротив, можно обнаружить объединение и почти полную идентификацию смысловых полей «семьи» и «большого мира». Семья Журбиных представлена в роман как прежде всего рабочий коллектив, объединенный едиными задачами и ценностями.

Одновременно, мы видим, что «Журбины» логически продолжают проблематику «переплавки», «переделки» мира и человека, свойственные канону. Если судить о романе по реплике Ильи Журбина, то перед нами канонический производственный роман.

«К Илье Матвеевичу пришла мысль, с которой он долго не мог расстаться. Он подумал о руде, заложенной в печь на плавку. Медленно, постепенно разгорается она… забурлит, заклокочет она, сплавляясь в прочный металл. Мысль вела Илью Матвеевича дальше. Вот была в тысяча девятьсот семнадцатом пущена в великую переплавку человеческая руда, раскалялась она от года к году, - и забурлила теперь, заклокотала, варится металл какого свет еще не видывал». (с.6).

Образ жены Ильи Матвеевича - Агафьи Карповны кажется на первый взгляд архаичным, в нем проглядывают «домостроевские» установки. «Трудно до чего же трудно вырастить человека. Ей ли не знать этого, Агафье Карповне, вырастившей четверых сыновей и дочку! Женская радость Агафьи Карповны была стержнем, на который наваливались предчувствия, предвидения новых забот и волнений о новом человеке. (с.7).

В образе судостроителя Ильи Матеевича мы видим персонажа, отражающего «канонические» постулаты нашего жанра о человеке труда, коррелирующие с соцреализмом, что отчетливо проявляется в метафорах и аллюзиях. И прежде всего мы видим образ свободного труда, - выявленный нами в ходе анализа лингвокультурного понятия «труд» как стержневого для нашего жанра. «Парус все-таки нужен, значит, - Не сдавался Тарасов, - а что такое парус? Движитель!» - «С вами спорить! – Илья Матвеевич махнул рукой, - Возьмите криво сшитый корпус, наворачивайте на него любые движители, - посмотрю я ваше плавание. Нечего из - под меня клинья выколачивать. Рабочий класс! – Он заговорил отчетливо, рубя каждое слово, - корпус корабля всей жизни человечества. Рабочий класс, сам себе и паруса какие хочешь сошьет и машины построит и рули….» (и с.9).

Важнейшей особенностью «Журбиных» является появление чертежей, как графической модели «пространства будущего». Герои «Журбиных» качественно отличаются от своих предшественников, персонажей этапа формирования жанра тем, что они переходят от прямого контакта с реальностью, которую они намерены преобразовать («Соть», «Мужество», «Человек меняет кожу», «Время, вперед!», «Кара-Бугаз», «Стальные ребра») к реальности, существующей в виде графического макета - на бумаге. Однако, отнюдь не все герои видят в чертежах прогресс, у истоков которого они хотели бы находиться. Например, Катя Травникова, чертежница, без восторга отзывается о своей специальности, да и вообще, у нее есть потребность удачно выйти замуж, за «статусного», «интеллигентного» мужчину, а не «строить корабли будущего». «Еще удачно, - чуть было слышно говорила Катя, - что в школе я научилась чертить. Иначе не знаю, что бы мне и делать. Чертежница, - все-таки квалификация. Только неинтересная. (…) Да, Алеша у вас совсем другое дело. У вас такая интересная работа. Лучше, чем скучные чертежи. Клепальщиком мне, конечно, не быть. Я хочу быть историком. (с 16-17).

Одновременно, мы видим, что Катя еще не имеет четких ориентиров в жизни, в то время, как клепальщик Алексей обладает достаточно четко сознаваемыми ценностями, которые соответствуют художественной доминанте производственного романа – теме труда. «При виде этой мушки в янтаре, - Продолжила Катя, - я всегда думаю о том, как же человек должен жить, чтобы его короткие годы не пропадали зря? И ни до чего не могу додуматься. Потому что не знаю, что такое «зря» и что такое «не зря». А вы, Алексей, знаете? (…) Алексей остановился, вытащил портсигар, закурил. (…) «Я не про таких знаменитостей, как Герострат. Я про других. Которые своими руками, своей работой… трудом знамениты!» (с.56)

Матвей Дорофеевич Журбин

В «Журбиных» образ деда Матвея – патриарха семьи воспринимается невольно как центральная фигура, несмотря на то, что наибольшие сюжетные конфликты связаны с другими персонажами, - прежде всего, Виктором и Алексеем. Образ Матвея Дорофеевича Журбина, ассоциированный самим автором с «царем зверей» - львом, невольно воспринимается как один из ведущих. «До глаз обросший седой бородищей с остатками прежней смолевой черноты, косматый, потому что в бороде этой ломались любые расчески, - походил на жилистого старого-престарого льва, мудрого, познавшего жизнь. Это был патриарх, глава семи, отец братьев Журьбиных, Матвей Дорофеевич, дед Матвей. (…) Годы идут, а рассказы дедовы никогда не повторяются, - все новые да новые. Когда его спрашивали, не сам ли он их выдумывает, дед Матвей отвечал, - «Жизнь – почище нас с тобой выдумщица». (с. 18 – 19). Для нас дед Матвей кажется поначалу персонажем, который существует «над схваткой» и не отражает ни один из канонических конфликтов лейтмотива « переделки мира и человека». (Напомним: город- деревня, природа- человек, индиивидуализм - коллективизм, большой мир- малый мир). Однако, этот образ ярчайшим образом подтверждает мотив «свободного труда» и символизирует также «тему борьбы с обстоятельствами». Перед нами, в архетипической классификации К.Пирсон – сразу же обнаруживается лингвокультурный образ «воина» (героя)., который мы считаем ведущим, наравне с архетипом «бунтаря». (В отличие от «бунтаря» с ярко выраженной преобразовательной деятельностью, «воин» мужественно сопротивляется обстоятельствам, но сам не создает ни события, ни новое пространство).

«Матвей не отступал перед планом. Трудовые годы его многому научили. Представление у него сложилось определенное, жизнь- борьба, зазеваешься, - голову оторвет, а напористо будешь действовать без колебаний, - победишь». (с.22). Однако, при дальнейшем прочтении текста, мы видим как образ «воина» сменяется архетипом «бунтаря». «В августе 1914 года Матвея призвали матросом на флот. Он дважды тонул на подорванных немцами кораблях и оба раза так упорно боролся за жизнь, что смерть не могла его одолеть. Польская красавица Ядя была ему маяком, на свет которого он выплывал из Балтийских пучин. И когда под влиянием своих товарищей матрос стал ходить в тайный кружок, где говорили о том какими путями пролетарий Матвей Журбин может завоевать хорошую жизнь, он и там думал о своей Яде, думал для нее завоевать хорошую жизнь. Ему уже было сорок с лишним, но он все не мог забыть о том, как Ядя отказалась от достатка, который сулил ей пан учитель, того, как доверчиво она, семнадцатилетняя, покинув родной дом, проклятая родителями, отдала свои первые чувства простому русскому солдату, как сидела годами возле его изголовья... Ударил выстрел «Авроры». Под пушечный гул высаживался Матвей Журбин на берег возле Николаевского моста, под винтовочный и револьверный треск швырял с мраморных дворцовых лестниц остервенелых юнкеров, носился по улицам Петрограда, лежа на крыле ревущего грузовика» (с. 25). Следующие строки романа свидетельствуют о том, что Матвей Журбин символизирует собой канонический для нашего жанра мотив «большого мира»: «личное- Ядя, - постепенно срасталось в его сердце с тем огромным, чем из края в край клокотала восставшая Россия и что касалось без исключения каждого пролетария. Он и сам не заметил, когда это срастание началось. С матросскими отрядами ходил он на север, на Волгу, потом вернулся в Петроград, чтобы брать мятежный форт Красную Горку», (с.25)

Совсем иной образ у сына «патриарха семьи» - Ильи Матвеевича, который, хоть и занимает высокую должность, входя в руководство судостроительным заводом, а твердо помнит о субординации в системе промышленности, о необходимости исполнять министерские приказы. «Ну вот, получен приказ, чтобы она («коробка морского судна» - АГ), была у достроечной стенки не позже Октябрьских праздников. … Что доказывать! Приказ министром подписан. Выполнять положено. Мы люди маленькие, солдаты армии труда! - Илья Матвеевич усмехнулся, и бросил окурок за борт». (с.45).

Заметим впрочем, что именно Илья Матвеевич символизирует собой «новое время», образ прогрессивно мыслящего кораблестроителя. В диалоге «прогрессивного героя - новатора» Ильи Журбина и «консерватора» - Александра Александровича Батманова мы видим яркое проявление канонического конфликта производственного романа: «новатор – консерватор».

- Прочность, Саня, повышать надо! Война пришла и ушла. А мы с тобой для мира работаем. Не на месяц, не на год.

- Это верно, - Согласился Александр Александрович, - Только я скажу тебе Илюша и другое. Зря такую переконструкцию на ходу затеяли.

- Вот перейдем с клепки на сварку, - Илья Матвеевич сказал это как -то мимоходом, как бы не придавая своего особого значения словам.

- Варить корпус такого тоннажа? – Спросил Александр Александрович

- Ага. – Илья Матвеевич не изменил позы.

- Я по сварке не профессор, но кое-что маркую, - Подумав, заговорил Александр Александрович, - Ты сам твердишь, «корпус- главное в корабле, корпус должен быть прочным», А какую прочность даст обшивка, если она вся в швах? (…) Корабль попадает в шторм баллов на десять- двенадцать. Цельный металл, понятно, выдержит такую нагрузку, а сваренное место, - бац! – И треснет. (…) Заклепка, - она что пружинка. Она придает корпусу эластичность. Случись что в наборе корабля, клепаные узлы встанут, как щиты, как рессоры. А цельносваренный корпус затрещит по всем швам. (…)

- А вот, Саня, - Сказал Журбин, - для того и срок нам сокращают, чтобы после этого заложить цельносваренную океанскую коробочку. И строить ее будем мы!

Новость ошеломила Александра Басманова. В первый момент он и не нашел, что ответить.

- Мы? – переспросил он и приблизился к Илье Матвеевичу, почти грудь в грудь, - Мы, говоришь? (…) Нет, не мы , Ильюша, а ты! Согласился, сам и строй. Один строй! Я авантюр не уважаю.

Они жгли друг друга такими глазами, такой огонь метали эти глаза, что, пожалуй, их огнем можно было варить самую прочную корабельную сталь. (с. 47)

Заметим, что конфликт между технологиями «старого» и «нового» времени станет базовым для этого, в целом достаточно бесконфликтного произведения.

«- Ты где шляешься? – Спросил дед Матвей, снимая очки – Без тебя тут целый совет заседал, - Слыхал, Алешка, сварной корабль будут закладывать!

- А мне-то что? – Ответил Алексей, в эту минуту далекий от всех кораблей мира.

- Как это, что? Событие, дурень! Переворот!» (с. 58)

Конфликт «старых» и «новых» технологий, по сути своей, конфликт между «прошлым временем» и «новым временем», между «новаторами» и «консерваторами» отражает жанровый канон производственного романа. Однако, в «Журбиных» мы увидим принципиальное отличие от этого конфликта, существовавшего на этапе формирования жанра. (Напомним, что наиболее отчетливо мы его видели в таких произведениях, как «Кара - бугаз», «Большой конвейер», «Ведущая ось», «Подводные земледельцы», а роман-хронике В.Катаева «Время, вперед!» этот конфликт является даже сюжетообразующим). Значимой характеристикой этого конфликта на этапе формирования жанра является его обязательная «привязка» к материальному миру, к пространству реальности, к определенному «топосу», где, собственно, и осуществляется новаторская деятельность.

В романе В.Кочетова «Журбины» мы видим радикальное перемещение конфликта «старое - новое время», и образа «новатор- консерватор» в область нематериальную, - чертежей. Таким образом, свою правоту новаторы теперь доказывают не непосредственно на практике, а предварительно, - при помощи расчетов и чертежных проектов. Это позволяет сразу же понизить риски, и конкретизировать «образ будущего». Если на этапе формирования жанра герой-протагонист руководствовался принципом «вначале делай, а уж потом- размышляй!» (Глеб Чумалов, мастер доменщик Коротков, Иван Увадьев, а также персонажи И.Эренбурга из романа «День второй» и В.Кетлинской из «Мужества»), то на данном этапе развития жанра мы видим установку «вначале думай, а уж потом- делай» и переход преобразовательной деятельности героя в «реальность чертежей и макетов». Это - важнейшее наблюдение для периода 1940 – 50х годов, мы найдем подтверждение нашему тезису в таких жанрово значимых произведениях, как «Далеко от Москвы» В.Ажаева и «Кружилиха» В.Пановой. Именно поэтому образ Виктора Журбина, погруженного в чертежи и модели будущих кораблей для нас крайне важен.

Виктор Журбин

Виктор Журбин – персонаж, чья деятельность связана с проектированием кораблей- новаторский для исторического развития нашего жанра. Виктор настолько погружен в свою любимую работу, что домашние дела и «бытовые» интересы жены для него теряют всякую привлекательность. Он не оправдывает патриархальных ожиданий жены Лиды как «хозяин», «глава семьи» (Здесь можно провести параллель с увлеченными своим делом Коротковым – «Доменная печь», Увадьевым – «Соть», Басовым - «Танкер «Дербент»). Одновременно, мы видим отсутствие у Лиды каких либо собственных интересов и целей, общение с мужем должно заполнять определенный ее эмоциональный, душевный вакуум. (И не случайно она находит для себя вскоре эмоционально яркий, событийно насыщенный образ жизни – геологические экспедиции).

«Лида говорила:

- Счастливая ты, Тонечка. У тебя - молодость. А у меня что? Ничего! Мне скоро тридцать. И вот- сижу, сижу и сижу. Чего-то жду, а чего? Сама не знаю. Виктор мой - ну что о нем говорить? Мне кажется, любая доска для него интереснее, чем я. Он живет этими досками и бревнами, он пропах стружками и клеем, и ничего вокруг себя не замечает. Все считают меня ненормальной, а мне думается, он ненормальный. Ну, подумай только! Вскочит среди ночи, лампу зажжет, и что-то рисует. Посмотришь утром, - какие-то колеса с зубьями. Зачем они?.. Чужой, посторонний, неласковый. Соломенная вдова я, Тонечка. Не может так жить человек! (...) Он меня не любит! (…) Завод! Провались он, весь этот завод! Для вас, Журбиных, только завод и существует! ( с.98).

Одновременно, мы видим «семейное правило Журбиных»: интересы мужа должны быть и интересами жены, и если любимое дело мужа- работа, то его жена должна с воодушевлением воспринимать рассказы мужа о работе, что мы, в конце романа и обнаружим в дуэте Виктора Журбина и педагога Зинаиды Павловны. «Илья Матвеевич, конечно, знал, конечно, что далеко не все в его рассказах о заводской жизни понятно человеку, не искушенному в стапельных делах. Тем не менее, он рассказывал, Агафья Карповна внимательно слушала. Они оба понимали одно, и для них это было самым главным, что нельзя в этом деле делить интересы, это- твой интерес, это- мой. А Лида принялась делить, и чем больше она ожесточалась против увлечения Виктора его профессией, желая вернуть его прежнее внимание к ней, тем дороже эти дела становились Виктору» (с. 122)

Однако, если мы посмотрим на эту ситуацию глазами не старухи- Карповны, а цветущей тридцатилетней Лиды, то ситуация предстает перед нами в ином свете.

«Виктор встретил Лидию вечером у подъезда. Они много ходили по улицам, и Лида высказала ему много такого, о чем он и не догадывался.

- Вы все – эгоисты! – Говорила она, с непривычной для нее горячностью, с раздражением, даже со злобой. – Вы думаете только о заводе, вы заботитесь только о кораблях. Только о том, что интересно вам. Это и есть эгоизм. А если у меня другие интересы, значит, на меня можно плевать?! (…) Вспомни шестое ноября!

Виктор не понял было при чем здесь шесток ноября, но точас почувствовал стыд. Как он мог забыть, что именно шестое ноября – день их свадьбы. Двенадцать лет подряд этот день отмечался в семье небольшим торжеством. Как же могло получиться, что на тринадцатый год об этом позабыли?» (с. 232)

Зинаида, как мы увидим, увлечется не просто Виктором, как человеком, строящим модели кораблей, но и техническим вопросом вообще, она смотрит в будущее, ассоциированное для нее с «передовыми технологиями». С споре Зинаиды с «консерватором» Басмановым мы видим конкретизацию представлений о «прошлом» и о «будущем» героев. Для судостроителя Александра Басманова лучшими годами жизни человека является его молодость, с уходом которой жизнь теряет краски. Басманов оглядывается на свое прошлое, убежденный, что точно так же мыслят и другие, ничто новаторское, в том числе и технологии, его не вдохновляют.

«- Александр Александрович! Почему вы так против электросварки, против сборки секциями? – Спросила Зина, присаживаясь рядом с ним на скамейку, - Ведь это же удешевит, упростит и ускорит работу. (…)

- Зинаида Павловна, - Ответил он, не отрывая глаз от реки, - скажу вам прямо, мне ли не верить в технику, когда я сам полвека занимаюсь техникой, и за эти полвека увидел весь ее ход? Ведь галоши мы строили, а не корабли по сравнению. С сегодняшними. Поздно мне ломать себя наново, Ильи-то Матвеевича я старше этак лет на четырнадцать. Про стариков говорят: рутинеры, косные люди. И верно, правильно говорят, Старик держится за то, что было его молодостью, цепляется за него, будто кошка, которую хотят в воду бросить. (…) А вот мой аналой! – Он поднял взгляд на корабль, который гудел, грохотал и в самом деле жил.

Вглядываясь в темноту, Зина видела их всех, и Журбиных и Басманова, их друзей, товарищей по труда. Они вправе так петь: «Наш труд, нашу гордость святую несут в непогоду любую». Сколько кораблей создано их трудом! А где тот корабль, который построит Зина?! (с. 131)

Виктор Журбин, если оценивать его профессиональную квалификацию, кажется на первый взгляд логическим продолжением краснодеревщика Ивана Журкина из романа А.Малышкина «Люди из захолустья» (1938). Однако, в отличие от Журкина, образ которого является динамичным, с меняющейся системой ценностей, Виктор перед нами предстает как человек, который получает огромное удовольствие от практического творчества.

«Премудрости столяров-краснодеревщиков Отлично были знакомы Виктору. Он сам был краснодеревщиком до того времени, как начал работать над моделями. А начал он работать над ними в войну, в ту пору, когда на завод приходили для ремонта боевые корабли. На отделку кают тогда обращали куда меньше времени, чем на скорость ремонтных работ. Часто вместо того, чтобы составить чертежи, сразу же на месте изготавливали модели, лишь бы сократить срок пребывания корабля у причальной стенки, лишь бы поскорее вернуть его в море. Тогда-то Виктор неожиданно увлекся модельным делом, полюбил его. Прежде он знал корабль лишь с внешней стороны, парадной. Став модельщиком, Виктор узнал корабль, как он сам говорил, со стороны «рабочей». (…) И сколько всяческих уникальных деталей было изготовлено в цехах завода не по чертежам, а по моделям Виктора! Станок, изобретенный им, помог ему работать гораздо продуктивнее. Виктор мог теперь ходить по нескольку раз в день на корабль, и назад, в модельную. Благодаря тому что станок отлили не из стали, а из алюминия, его можно было переносить и устанавливать где угодно. Это была истинная победа, как правильно сказала Зинаида Павловна при испытания станка. Но вот в момент наивысшего душевного взлета, когда Виктор чувствовал себя победителем, произошла эта непонятная и путаная история с Лидой. Дед Матвей решил даже, что она уехала на Алдан – золото искать. (…) «Чего плакать? – Заметил дед Матвей, - Что, на земле Баб мало? Допустим, она уехала, так на другой Витька женится!». (с. 231)

Образ Виктора для нас интересен тем, что в нем проявляются архетипические черты «героя-волшебника» по классификации К.Пирсон, то есть, персонажа, который стремится к качественным преобразованиям мира на основе знания фундаментальных законов, существующих в мире. «Этот архетип является катализатором перемен» (К.Пирсон. с. 142). Заметим, что образ Виктора- один из ключевых для понимания динамики образов героев нашего жанра. Именно в модльщике Викторе Журбине мы увидим зачатки образа ученого, ведь прежде чем взять в руки столярные и плотницкие инструменты, Виктор выстраивает в голове будущую модель своего изделия. Виктор- изобретатель, что по литературным архетипам К.Пирсон соответствует образу «мага» или «волшебника», это образ является пока достаточно редким для жанра в его эволюционном отрезке 1940 – 50-х, но в дальнейшем мы увидим что образ «волшебника» станет ведущим, когда мы перейдем к завершающему этапу развития жанра, и это будет образ ученого. (Не случайно роман Д.Гранина «Иду на грозу» даже начинается словами «Волшебник прилетел в Москву шестого мая в восемь часов утра»,

Архетипаическим «волшебником» «Журбиных» становится Виктор Журбин, значимость образа которого автор романа подчеркивает присуждением ему высокой премии.

- Гараж мне, гараж! Срочно нужна машина!

На столе перед дедом Матвеем лежала телеграмма министра «Слушайте радио читайте завтра газетах Модельщику Виктору Ильичу Журбину присуждена Сталинскапя премия поздравляю Журнина и весь коллектив с высокой наградой».

- Гараж? – Кричал взволнованный дед Матвей, - Гони живенько машину. Внук лауреат! Домой слетаю. 

(с. 312)

Мы видим в «Журбиных» канонический для жанра производственного романа конфликт «старого времени - нового времени», мировоззрения «новатора – консерватора». Мы видим, что Журбины, ассоциированные со всем прогрессивным, передовым, поддерживают новую технологию – сборки кораблей при помощи электросварки. Одновременно, мы видим появление канонического мотива «опережения времени». Появляется план ускорение выпуска продукции - втрое. Кроме того, мы видим аллюзию «труд как военное сражение», характерную для канона, и особенно ярко проявляющуюся именно на данном этапе развития жанра.

«- В наше время, чтобы выиграть сражение, надо насытить войска техникой, надо выбрать тактику в полном соответствии с местностью, данными местности и поставленной задачей. Как это перевести на наш рабочий язык? – Антона Журбина услышали даже самые дальние.

Каких-нибудь десяток лет назад Антон Журбин бегал по строительным лесам с гаечным ключом в руке, играл в заводской футбольной команде правым нападающим, печатал смешные стишки в заводской многотиражке (…)

- На наш рабочий язык это переводится очень просто, - Продолжал Антон, - Максимальная механизация производства - раз. Его организация, - два. И три, - самая что ни есть разносторонняя подготовка войск к бою. Я был мальчишкой во время авральщины. Выполняли план? Выполняли. Но как? Случалось, без выходных работали. Случалось, по двенадцать, по 15 часов не покидали рабочее место. Можно таким способом увеличить выпуск кораблей? Можно. Процентов на десять, пятнадцать, даже на пятьдесят. Но нам не эти проценты нужны, нам надо тройное увеличение всей программы. И никакими сверхурочными, никакими мускульными силами этого не сделать. (…)

- Мы открываем замечательную эпоху, - Слышал над собой голос сына Илья Матвеевич, - Эпоху, когда рабочий превратился в техника, в инженера, и будет управлять совершенными механизмами». (с. 151)

Перелом от «старого времени» к «новому времени» происходит благодаря появлению на заводе новых технологий.

«Происходит крутой жизненный поворот. Новые, до этого дня скрытые и неизвестные не только окружающим, но даже и ему самому качества, пробуждаются в человеке. Изменяется и весь его ритм жизни, - и рабочий и служебный, и домашний. Необходимы новые знания, новые навыки, новые книги, возникают новые знакомства, раздвигаются, становятся шире интересы. Человек делает шаг вперед, - а всякий шаг, независимо от того, большой он или маленький, требует напряжения, усилий, энергии, и, в свою очередь, порождает творчество, потому что истинное творчество возможно лишь в движении.

Так бывает не только с отдельным человеком, но и с группой людей, с коллективом, перед которым поставлены новые задачи. Так произошло с целым заводом на Ладе. (с. 174)

Конфликт «старого» и «нового» времени в «Журбиных» отражает во многом каноничесвкую антитезу «человек- природа». Любопытно, как проявляют себя жанровые категории, которые мы условно относим к «топосу» или к «хроносу».

(...)

В.Кочетов, «Журбины» (цитаты по В.Кочетов, Журбины, Вече, 2011, - 448с, серия "Сделано в СССР")

Материалы по теме:

Иосиф Бродский, скромное обаяние расизма

СССР против триколорной Путинской России, Советы против Монархии

Телешедевр по сценарию Говорухина "На Париж" - почище "Зулейхи" будет...