Общеизвестно, что одним из краеугольных камней, положенных в основу советской модели общественного устройства являлся т. н. принцип распределения по труду. И хотя в первой конституции советского государства от 1924 года никакого такого «принципа» помянуто не было, в Статье 12 Конституции СССР 1936 г. уже провозглашалось: 

«Труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу: «кто не работает, тот не ест».

В СССР осуществляется принцип социализма: «от каждого по его способности, каждому — по его труду».

Этот принцип утверждался во всех партийных документах, решениях съездов, постановлениях, сначала осторожно, с оглядкой на настроение масс, потом, после разгрома «левой оппозиции» более откровенно, даже вызывающе, на правах победителя, диктующего свою волю поверженному противнику.

С тех далеких пор всякая идейная внутрипартийная борьба обрела форму кадровых разборок и организационных выводов. Полемику подменили приговоры, а доводы – лагерные заборы и расстрельные стенки. Значение стало иметь не истинность суждений, не соответствие их марксизму-ленинизму, а личность крамольника, его связи и возможные покровители. Не тянется ли ниточка к Троцкому? К Радеку? К Зиновьеву? Как проявил себя в трудное для партийной бюрократии время дискуссий 1920-х годов?

Бюрократию можно понять.

Во-первых, она не обладала серьезными теоретическими познаниями в марксизме-ленинизме, и ей было удобнее и безопаснее полагаться на официальную точку зрения, на изрекаемые с самого верха истины. Организация победила Идею.

Во-вторых, партийная верхушка интуитивно чувствовала угрозу своему привилегированному положению, исходившую из малопонятных книжек классиков, в которых слова о равенстве вопиюще диссонировали с практикой коммунистического строительства в советском обществе.

И урок пошел впрок. Желающих вступать в теоретические дискуссии по вопросам распределения при социализме уже не осталось. Если даже сейчас, у бывалых людей клеймо «троцкиста» или «уклониста» вызывает чувство смутной тревоги и страха, то в 1930-х оно могло означить далеко не только «персональное дело» и крах карьеры.

Свое идейное воплощение «принцип социализма» - распределение «по труду» нашел в курсе «Политэкономии социализма» - дисциплины, обязательный к изучению в советских вузах. В программах он стоял сразу после «Политэкономии капитализма», с тем, чтобы студент мог ориентироваться в общих вопросах, касающихся общественного производства, освоить терминологию, познать азы марксизма-ленинизма в экономической области. Надо сказать, что в отношении капитализма изложение если и имело какие-то изъяны, то это, пожалуй, перекос в излишнюю академичность, бесстрастность, которые предмет явно не заслуживал. Таким высоким слогом описывать можно явления природы, физические законы, ход движения небесных светил, но не общественную систему, основанную на грабеже, разбое, насилии и терроре по отношению к человеку.

Весьма любопытным будет исследование хода ученой мысли по обоснованию законов социалистического производства, учитывая печальный исторический опыт последних десятилетий и цену, которую заплатили советские люди за излишнюю доверчивость к разным авторитетным суждениям. Нельзя сказать, что труженики идеологического фронта не знали трудов классиков. Проблема была в другом. Носителем Истины было Руководство Партии, которое и разрешало теоретические трудности в соответствии со своим пониманием должного, в согласии с требованиями текущего политического момента. А понимание должного у каждого вождя оказывалось разным, часто не просто не совпадавшим с научными представлениями об обществе, но и прямо противоположное им.

Вопрос распределения при социализме был неудобен. Сохранение товарно-денежных отношений, наемного труда, заработной платы предполагало необходимость какого-то их внятного обоснования. А «теория» в те времена, шла не от жизни, не от реальности - она сводилась к подбору подходящей цитаты, которая вскоре и нашлась:

«Ф. Энгельс писал: «...распределение, поскольку оно управляется чисто экономическими соображениями, будет регулироваться интересами производства, развитие же производства больше всего стимулируется таким способом распределения, который позволяет всем членам общества как можно более всесторонне развивать, поддерживать и проявлять свои способности» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 206).»

Здесь Энгельс обосновывает принцип коммунистического общества – от каждого по способностям, каждому по потребностям. Действительно, если потребности людей будут удовлетворяться не в равной мере, то как можно будет ожидать от них проявления всех их способностей в интересах общественного производства?

Каким образом номенклатурные «ученые» узрели в данном отрывке из «Анти-Дюринга» оправдание придуманного ими «закона социализма» - распределения по труду остается загадкой. Возможно, они исходили из отлаженной «логики» рассуждений риторически вопрошая – у нас нет частной собственности на средства производства? Нет. Значит у нас социализм. Значит, у нас социалистические товарно-денежные отношения и эксплуатация человека человеком невозможна в принципе. А распределение по труду, как и писал Энгельс, обусловлено интересами производства на данном уровне развития производительных сил.

Вот так, скороговоркой, без углубления во всякие этические тонкости, партийной бюрократией был определен важнейший принцип общественной жизни при социализме – «оплата по труду». Но из того, что у нас был провозглашен этот «принцип» никак не следовало, что это было обусловлено интересами производства. Такое утверждение требует весьма убедительного доказательства, а не просто ссылки на сложившийся порядок вещей. Косвенно, это свидетельствовало в пользу того, что, не смотря на чрезвычайно важную тему распределения при социализме, сочинители принципа «каждому по труду» понимали уязвимость своей позиции и отнюдь не стремились к содержательной полемике по данному вопросу.

Исторически принцип распределения по труду связан с мелкотоварным производством и отражает представления мелкобуржуазных экономистов о справедливости. Действительно, кто больше потрудился, тот больше и получил от общества благ. Что не так? Ведь и сам Маркс, вроде не возражал против такого распределения: «То же самое количество труда, которое он дал обществу в одной форме, он получает обратно в другой форме».

Еще одной лазейкой для утверждения новоявленного «принципа социализма» послужило высказывание Ленина, в котором он критикует буржуазное понимание равенства:

«Идея равенства, сама являющаяся отражением отношений товарного производства, превращается буржуазией в орудие борьбы против уничтожения классов, под предлогом будто бы абсолютного равенства человеческих личностей. Действительный смысл требования равенства состоит лишь в требовании уничтожения классов».

Просто находка для опытного демагога. Раз при социализме сохраняются классовые различия разных видов деятельности, раз труд не стал еще однородным, значит при социализме неравенство вполне допустимо, если только оно справедливо отражает различный трудовой вклад каждого в общественном производстве. А равенство вполне можно заклеймить как буржуазный предрассудок и троцкизм в чистом виде.

Виртуозно, не так ли? С какой же целью делается социалистическая революция, если не с целью уничтожения классов? Не с целью ликвидации такой непотребности, как частная собственность, в том числе и на такой специфический товар, как рабочая сила? При социализме человек освобождается от унизительной роли товара на рынке труда со всеми вытекающими последствиями. Его труд становится непосредственно общественным, не подлежащим какой-либо стоимостной оценке и «пропорциональному» воздаянию свыше, милостью профессиональных оценщиков и распределителей, взваливших на себя тяжкое бремя вершителей человеческих судеб.

Какие классы остаются после упразднения частной собственности? Никакие. Различия в профессиональной деятельности не служат причиной появления классов. Нет классов врачей, учителей, слесарей, сельскохозяйственных и промышленных работников, как нет и никаких «прослоек» между ними. Однако партийную бюрократию такая бесклассовость не устраивала. Она придумала «социалистические» классы, в противоположность буржуазным, не антагонистические по своей природе. Так «теория» издевательски была соблюдена. Раз есть классы, значит, есть и неравенство, значит, одному жизненных благ полагается больше, а другому - меньше. По труду!

Если называть вещи своими именами, то была «обоснована» дискриминация людей по роду их деятельности в системе общественного разделения труда. Но, в отличие от прямой классовой дискриминации при капитализме, разделение людей на «важных» и «второстепенных» производилось партийной бюрократией весьма произвольно, особенно, когда дело касалось руководящих постов. Излишне напоминать, что все кадровые решения спускались сверху и зачастую отражали субъективный интерес влиятельного начальника. Таким образом, дискриминация осуществлялась не только материальная, но и статусная, вызывающая ассоциацию со средневековой привилегированностью аристократической знати.

Общеизвестно, что количественной мерой труда является рабочее время. Качественная сторона труда никакой меры не имеет и не может быть положена в основу какого-либо «пропорционального» воздаяния. Но именно качественную сторону труда партийные «теоретики» намеревались «оценивать» для чего делили труд на квалифицированный и неквалифицированный, физический и умственный, простой и сложный, ответственный и не очень. Тем самым в «оценке» труда допускался полный произвол, позволявший «на глазок» выводить цену труда работника, руководствуясь тарифными сетками, штатным расписанием, нормами выработки, с добавлением разных коэффициентами и надбавок, с точностью до копейки определяющих цифры в графах платежных ведомостей.

Это совсем не так безобидно, как может показаться. То, что некоторые политики, пытаются оправдывать советское неравенство, ссылаясь на то, что оно не идет ни в какое сравнение с сегодняшними привилегиями новоявленной знати, свидетельствует об их полном непонимании значения равенства в формировании общественного сознания. Делаются туманные ссылки на «пятую колонну», на «перерождение» руководства партии, «забывая» о том, что бытие определяет сознание и у каждого следствия непременно есть причина. В данном случае социальное неравенство, индоктринированное в виде «принципа распределения по труду» и являлось важнейшим фактором, формировавшим мелкобуржуазное, мещанское сознание не только рядовых тружеников, но и высшего руководства страны и партии. Сознание наемного работника, продающего свою рабочую силу капиталисту или государству, как и любого торговца, не может быть коммунистическим. Рабочий, испытывающий удовлетворение от того, что он «заработал» больше своего товарища, вряд ли будет способен к восприятию идеи равенства. Жизнь уже породила в нем понятие «моё», которое стало ему намного ближе понятия «наше». Оставался всего один шаг до классового предательства.

Мера труда, вне зависимости от его характера, есть рабочее время. Это совершенно не значит, что при социализме царит «повременная» оплата труда. Поскольку отсутствует сам товар «рабочая сила», то нет и её купли-продажи, следовательно, не может быть и никакой платы за неё, ни большой, ни маленькой, ни «заслуженной», ни «справедливой». Равенство в труде и равенство в плате – истинный, научный, марксистско-ленинский принцип социализма. Всё остальное – социальные утопии и мимикрия бюрократических хамелеонов, именем Ленина осквернивших дело Октябрьской революции, предавших великие идеи Равенства и Справедливости. И чего ради, хочется спросить? Чтобы сладко есть, тешить тщеславие, упиваться всевластием, вешать друг другу ордена за «заслуги» в непродолжительной бренности своего существования? И много ли песен о вас народ сложил, не считая матерных частушек? Много ли легенд о вас останется в вечности, не считая издевательских анекдотов? У вас был шанс остаться в памяти народной идейными вождями, отважными героями, первопроходцами, посвятивших свои жизни бескорыстному служению людям. Вы же покрыли себя несмываемым позором предательства и останетесь лишь напоминанием о непростительном невежестве и глупости, прихотью истории вознесенной к вершинам власти.

Оно того стоило?