- Все началось с того, что в день прилета в Дагестан, в ночь с субботы на воскресенье 22 августа, группа боевиков захватила Грозный и полностью контролировала город в течение суток, - рассказывает Пономарев. – В связи с этим любые встречи кандидата в президенты Чеченской республики были на несколько дней отменены, соответственно, круглый стол тоже был отменен. Тем не менее, мы приняли решение поехать в республику в частном порядке на один день – чтобы встретиться со всеми людьми, которые нас приглашали и хотели пообщаться.
С самого въезда в республику предстала картина, резко отличающаяся от той, что можно увидеть по российским телеканалам: повсеместно по обочинам дорог лежат разлагающиеся трупы животных. Что это такое? Как объяснил наш сопровождающий, это «федералы развлекаются, стреляя в бродячий скот».
Через каждые несколько километров - блокпосты. Причем в каждом месте их, как минимум, по три: федеральных сил, российского МВД и чеченского ОМОНа. Совершенно явно видно, что отношения между ними, как минимум, неприязненные. Иногда становится непонятно, от кого они защищаются: друг от друга или от каких-то внешних сил.
Грозный выглядит, как после ядерной войны в пропагандистских фильмах 80-х годов прошлого века. Эпицентр, где раньше стоял президентский дворец – это один большой пустырь, все разрушенные строения снесены. И это еще оптимистичный пейзаж, потому что хотя бы ничто не напоминает, что когда-то здесь стояли красивые здания и следы войны поэтому не столь явны. Что же касается улиц, то их окружают руины многоэтажек, в которых зияют черные дыры, повсеместно свешиваются полуотвалившиеся балконы. Отдельные, чудом сохранившиеся блоки кое-как застеклены: в них живут люди, которым некуда уехать.
Однако частный сектор, особенно на селе, вовсю строится, да так, что многие подмосковные коттеджи могут позавидовать. Когда спрашиваешь чеченцев: «А не боитесь?», они говорят, что специально это делают, чтобы «федералы видели, что мы не собираемся отсюда уезжать, и если они нас разрушат еще раз – мы еще раз построимся, и еще, и еще раз. Мы никуда с этой земли не уйдем, пусть убивают нас здесь».
При всем при этом после общения с простыми жителями республики я понял, что их отношение к федеральным силам не имеет ничего общего с ненавистью к русским, как это часто представляют нам здесь. Они испытывают презрение к контрактникам, которые за деньги пришли воевать на их земле и занимаются поборами на блокпостах. К призывникам же у большинства нет ни презрения, ни ненависти – только жалость, как к заложникам чужой игры. Да и к русским вообще отношение спокойное, чего нельзя сказать об отношении к российскому государству и его руководителям, особенно президенту.
Если же говорить не о человеческом, а о политическом отношении к России, то оно как у «кадыровцев», так и у их противников примерно одинаковое. Они говорят, что готовы жить в России, которая их уважает. Однако пока что ни те, ни другие уважения не чувствуют. Наоборот, из чеченцев делается этакий собирательный образ зла для российского народа. К примеру, нет такого российского телесериала, в котором чеченец не был бы синонимом слова бандит, убийца и т.д. И эти сериалы смотрят чеченские дети – смотрят и спрашивают потом у родителей: «Почему они думают, что мы все такие?» Из-за этого в Чеченской республике, оказывается, не всюду транслируют наши общественно-политические каналы. Зато восстановили вещание телеканала «Спорт»: там ничего плохого о чеченцах не говорится, а наоборот, сообщается о победах чеченских борцов на Олимпиаде или об успехах футбольной команды «Терек», которой все гордятся.
Я был во всех регионах Северного Кавказа. В Кабардино-Балкарии лидер местного комсомола, Лоя Хаева, работает в школе, занимается гуманитарными программами для беженцев. Она говорит, что чеченцев в классе сразу можно отличить по целеустремленности и желанию учиться. Наверное, эта проклятая война пробудила какие-то потаенные струны у представителей этой свободолюбивой нации. Думаю, это похоже на евреев, или на армян – вечно гонимые, вечно воюющие народы сплачиваются и становятся лидерами.
От всех чеченцев, с кем мне довелось говорить, - и представителей элиты, и простых жителей республики, - слышишь одно и то же: «Мы хотим, чтобы с нами перестали говорить через прицелы автоматов. Мы не хотим вечной войны. Мы хотим, чтобы проявили минимальное уважение к нашим традициям, укладу жизни, к нашей религии. Мы хотим, чтобы нам дали возможность выдвинуть реально авторитетных, а не посаженных из Москвы, представителей разных слоев общества, старейшин. Мы собрали бы такой представительный совет и с ним уже федеральные власти могли бы вести диалог, тогда бы стало возможным остановить насилие».
Сегодня российские СМИ усердно создают миф о том, что, если дать возможность чеченцам решать, пойти им навстречу – мы получим опять Масхадова или того хуже – Басаева сотоварищи. Нет ничего более далекого от реальности. Я сильно сомневаюсь, что кто-либо из чеченцев еще раз доверит представлять свои интересы бывшему президенту Ичкерии. Ему не простят упущенную возможность выстроить сильное правовое государство, обуздать амбициозных полевых командиров, что и привело к нынешней катастрофе. Не простят, что он пошел на поводу у людей типа Басаева и упустил такой выдающийся шанс. Хотя Басаев для многих молодых людей сегодня является кумиром, я думаю, если бы какой-то процесс урегулирования реально пошел, то отношение молодежи к этой личности и его деяниям быстро изменилось бы. Увы, пока для чеченцев он выглядит символом сопротивления, своим Че Геварой. И создается впечатление, что его «героический образ» поддерживается… самой федеральный элитой, и в этом кроется причина того, что Басаева никак и не могут поймать.
Вообще, после пребывания в Чечне появляется стойкое ощущение, что главный враг урегулирования – именно федералы. Ими совершенно верно сформулированы две главные задачи по борьбе с боевиками – исключить социальную базу для вооруженной оппозиции и прервать питающий ее финансовый поток. И то, и другое делается с точностью до наоборот: наши войска своими действиями штампуют все новых боевиков, и охраняют, точнее - «крышуют» чеченский бизнес.
Так, нам удалось побывать на одном из пресловутых подпольных нефтеперерабатывающих заводов, уничтожением которых, судя по сводкам новостей, так озабочены федеральные силы. Это, как нам сказали, самое крупное предприятие подобного рода. Он состоит из многих артелей и располагается не где-нибудь – в самом Грозном. На единственной дороге к его воротам – блокпост федеральных сил. Колонны машин с цистернами беспрерывно снуют туда-сюда. На территории завода – бородатые чеченцы весьма характерного вида. Спрашиваешь у них, кому все это принадлежит, они отвечают, что самому влиятельному человеку в республике. Более подробные расспросы проливают свет на экономику процесса. На территории до 100 колодцев, дающих в среднем до 50 тонн конденсата в день (грубо говоря, на 10 тысяч долларов). То есть дневная выручка – 1 миллион долларов. Рабочим платят 300-400 долларов в месяц, очень высокая смертность из-за полного отсутствия техники безопасности. «А какие у вас отношения с федеральными войсками?» «А вот, посмотрите!» - забираемся на высокую точку и видим буквально в сотне метров от забора завода лагерь федеральных сил, над которым гордо реет триколор. Не зря наш флаг в царское время назывался торговым! Все это происходит на глазах военного руководства, и оно, очевидно, находится в доле. Не зря таксист, который потом вез меня из Грозного, говорил, что самые богатые люди в Чечне – офицеры российской армии. За то, чтобы доехать из столицы республики до Назрани, они готовы платить до 1 тысячи (!) долларов. Думаю, комментарии здесь излишни.
Вот пишу все это и думаю: сейчас меня обвинят в антипатриотизме, будут говорить о героизме рядовых солдат российской армии, погибших на этой войне. Ни на одну секунду не хочу умалить их подвиг. Но так же, как когда-то я не понимал, за что мы сражаемся в Афганистане – всегда был убежден, что идее распространения социализма та война прямо противоречила, – так и сейчас думаю, что «контртеррористическая» операция может привести только к росту терроризма, а «восстановление конституционного порядка» оборачивается вопиющим беззаконием, массовым нарушением прав человека и реально угрожает территориальной целостности России. Тех, кто развязал эту войну и в первый раз, и особенно – во второй, еще ждет международное правосудие. Мы воюем в Чечне не с боевиками – а с целым народом, и это нужно понимать. Наши солдаты это понимают – и когда проводят жестокие и массовые зачистки, они делают правильно в рамках извращенной логики этой войны: практически каждый чеченский мужчина после этих 10 лет действительно сепаратист и потенциальный боевик, и победить можно, только физически истребив все чеченское население. Кстати, так называемые пророссийские чеченцы, как мне показалось, – всего лишь конформистское крыло сопротивления. Судя по нашему общению, они все равно носители того же духа и взглядов, хотя и пытаются приспособиться к сильнейшему давлению извне.
Может, сейчас я обижу многих, но скажу: по мере общения с чеченцами у меня все более укреплялась мысль о том, что многочисленные правозащитники, которые сегодня ездят в Чечню, наносят чеченскому народу едва ли не больше вреда, чем пользы. Да, там творится очевидное беззаконие – как на любой войне. Ангелов нет ни с одной, ни с другой стороны, и все это прекрасно знают. Качественно изменить ситуацию они все равно не могут. Однако попытки перевода в массовом сознании проблемы Чечни в чисто правозащитную плоскость, призывы «ввести войска ООН» и т.п. не дают возможности российскому обществу услышать, чего же реально хочет чеченское сопротивление. А оно уже давно не стоит на тех позициях, которыми нас пугали – независимость, шариат, адаты и точка. У него сейчас есть целая комплексная политическая программа, которую оно готово выдвинуть, озвучить и вести переговоры на любых уровнях с любым российским руководством. Им нужно только одно – чтобы их слушали. Они готовы выдвигать те фигуры, которых будут слушать – которые не одиозны и не запятнали себя насилием, к которым нет серьезных претензий со стороны федеральных сил.
Думаю, что мы, со своей стороны, постараемся максимально привлечь в Чеченскую республику различных международных экспертов, чья деятельность носила бы не правозащитный характер, а конструктивный: найти путь установления в республике реальной демократии. Там нужны политологи, причем желательно – не только из западных, но и из исламских государств. Тем более что у Чечни есть демократическая традиция. Даже при царском режиме у них фактически существовала система парламентской демократии. Еще в те времена, когда царская Россия их покоряла, они говорили, что хотят быть «любимым народом для царя». Еще оттуда это идет.
К большому сожалению, кавказским республикам насаждается президентская модель, которая противоречит их менталитету. Так, в Дагестане был создан свой, уникальный пример народовластия. Но теперь сверху снова навязывается президентская модель, которая, убежден, неминуемо приведет к вспышке насилия. Уже сейчас там весьма тревожно, и Россия стоит на пороге второй Чечни в Дагестане. И все из-за того, что кто-то наверху не хочет учитывать местные условия и традиции народов, которые там живут.
Наверное, я слишком эмоционален, поскольку все впечатления очень свежи. Но хочу сформулировать свою личностную позицию после поездки на Северный Кавказ. Я не поддерживаю сепаратистов, но точно так же не поддерживаю и действия федеральных сил. Я приложу все свои усилия для того, чтобы попробовать найти ту формулу, которая оказалась бы взаимоприемлемой для всех сторон. Буду туда ездить еще неоднократно, буду вести диалог со всеми политическими силами – чтобы демократическая Чечня осталась в составе демократической России и чтобы обе – и Россия, и Чечня – встали на путь социалистического развития, подлинного пролетарского интернационализма, при котором подобные кровавые межнациональные конфликты в принципе невозможны.